Из разорванных альвеол
воздух - клочья ржавой пены -
Вырывается наружу еле слышными словами:
- Радуйся, народ афинский, ты не встанешь на колени -
Вновь одержана победа над великими врагами.
Если бы у Леонида был такой посланник верный,
Марафонцы б назывались фермопильцами, что верно…
Не было у Леонида ни фаланги для подмоги,
Ни квадриги легконогой, ни гермесовых сандалий,
И сказал он волонтёру:
- Ты обратною дорогой
Расскажи народу Спарты, что стоим мы, где стояли.
Только раненному в руку я могу доверить этот
Взмах последнего привета и мучительную смерть.
Скажет мне историк рьяный (как перечить старикану?):
- Ты не веришь Геродоту, ты оспориваешь быль!
Я отвечу:
- Верю, верю, но хотелось бы мне, братцы,
Чтоб горел у этой притчи несгорающий фитиль!
Ведь наша память мягче воска - жирною кембрийской глиной
Сглаживает все детали, лижет острые края.
Наша память твёрже камня - тонкие овалит грани,
Наша память словно птица - птица в клетке из вранья.
Я там был и это видел, но рассказывать не просто -
Ведь бродяги не особо говорливы и честны…
Это - всё равно, что в детстве посмотреть картины Босха
И заикою остаться, испугавшись на всю жизнь.
А когда приходит зрелость, и испуг проходит детский,
Потому что пантомима жизни много крат страшней, -
Сквозь осенних листьев прелость пробивается нерезкий
Босха свет, Иеронима, - ярче, яростней, ясней!
Я прошёл двенадцать поприщ - сбиты ноги о булыжник,
Я прополз двенадцать стадьев - ногти сорваны о камни,
И двенадцать лун восходит - в ноздри тухлая отрыжка,
И двенадцать солнц садится на дорогу в пене ржавой,
И два раза по двенадцать изменялся номер века -
Говорю вам только правду, как ни горько, правду, братцы:
Ничего там не осталось - ни следа, ни человека,
Только камни, только небо, только память, только Спарта!
Через высохшие связки раскалённою стрелою
Вырывается наружу, вырвав купидонов лук,
Воздух. И его сменяя, обнимает сердце стужа,
На чело ложится острой ржавой проволоки круг.
И летит победный шёпот в неизвестные пределы,
Сквозь непрожитые годы, сквозь хромые километры,
В переводе на латинский, переводе неумелом:
"Ave vita! Morituri te salutant!" - выше смерти!
Говорите - это враки? Растворится глина жижей?
Сердца колокол не замер, я там не жил - я там был!
И незрячими глазами я заплачу и увижу
Триста воинов атаки - верных стражей Фермопил!
Навсегда в тени от солнца, тысячами стрел закрытом,
Равнодушных и прекрасных верных стражей Фермопил.
Я не стал бы их тревожить, но на что же опереться?
Среди смуты и забвенья боги - гордые - молчат…
И замедленные вздохи остывающего сердца
Слышит странник своевольный, возвратившийся назад.
И бесчинствуют химеры беззащитным ранним утром,
На победный взрыв аорты выдох горький сохрани:
"Ave vita! Ave vita! Morituri te salutant!"
Я последним из когорты принимаю бой в тени.
1998 From ruptured alveoli
air - rusty pieces of foam -
Digging out a barely audible words:
- Hail, the people of Athens, you can not get up on his knees -
Again won the great victory over the enemy.
If Leonid was a messenger of the faithful,
Marathon Used called fermopiltsami is true ...
There was no Leonid phalanx for reinforcements,
No quadrigue Lightfoot nor germesovyh sandals
And he said to the volunteer:
- You're way back
Tell the people of Sparta, that we stand where stood.
Only shot in the arm that I can trust
Wag the last greetings and painful death.
He tells me zealous historian (as contradict starikanov?):
- You do not believe Herodotus you to dispute a true story!
I answer:
- I believe, I believe, but I'd like to, my friends,
To burn in this parable incombustible wick!
After all, our memory softer wax - fatty Cambrian clay
It smooths out all the details, licking sharp edges.
Our memory is harder than stone - thin oval of face,
Our memory is like a bird - a bird in a cage of lies.
I was there and saw it, but do not just talk -
After all, bums not particularly talkative and honest ...
It is - still as a child to see the pictures Bosch
And stammering to stay, fearing for life.
And when it comes to maturity, and the fear passes children,
Because pantomime life many times scarier -
Through the autumn leaves blurred prelost breaks
Bosch light Jerome - brighter, more violent, more clearly!
I passed a field for twelve - knocked feet on the cobbles,
I crawled twelve stage - nails torn on the rocks,
And twelve moons dates - nostrils belch rotten,
And the twelve sun sets on the road in the foam rusty,
And twice changed the number twelve centuries -
I tell you the truth, no matter how bitter the truth, my friends:
Nothing is left - no trace, no person,
Only stones, the sky, only the memory, but Sparta!
Through the withered bunch of fiery darts
Breaks out, snatching cupids bow
Air. And his shift, embracing the heart cold,
On the forehead rests sharp rusty wire circle.
And winning the whisper is flying to unknown limits,
Through the years, unlived through lame kilometers
Translated into Latin, translated inept:
& Quot; Ave vita! Morituri te salutant! & Quot; - Above death!
Say - is bullshit? Clay solution swill?
Heart bell not stopped, I lived there - I was there!
And I'll pay unseeing eyes and see
Three hundred soldiers attack - a faithful guardian of Thermopylae!
Forever in the shadows from the sun, closed thousands of arrows,
Indifferent and beautiful faithful guardian of Thermopylae.
I would not disturb them but rely on what?
Among the confusion and oblivion gods - the proud - silence ...
And slowing down the cooling of the heart sighs
Hear masterful wanderer, has returned.
And rampant chimeras vulnerable in the early morning,
On the winning burst aorta exhale bitter save:
& Quot; Ave vita! Ave vita! Morituri te salutant! & Quot;
I'm the last of the cohort taking the fight in the shade.
1998 | |
